Прячься!

Катастрофа, Ромочка, катастрофа!

Что случилось, папенька?

Комиссары, Ромочка, комиссары! Мать твоей... Джулии через час... «выведет меня в расход»! Я тебя умоляю, Ромочка, умоляю! дай ты, наконец, ее дочке, от ворот поворот...

Перестаньте, папенька! Дело решённое, сколько еще повторять!

Ах, решённое... Тогда я прошу у тебя только одного: закажи мне гроб, Рома.

Папенька!..

Гроб, Рома! Гроб! Только одного я прошу у моего единственного сына: закрой мне глаза, сунь меня в гроб – и женись на ком ты только хочешь! У нас на даче, Рома, в Балашихе была собака, ты помнишь? Её звали Джулька.

Папенька!!!

Хорошо. На меня тебе наплевать и растереть. В конце концов – кто я такой? «Недорезанный буржуй», как выражается мать этой... Джулии. Женщина, страшнее которой я не встречал на белом свете. Которая... Рома, заклинаю тебя именем покойной твоей маменьки...

Оставьте маменьку в покое!

Хорошо. Подумай о себе, Рома! Твоей тёщей будет комиссар ГПУ! Я говорил с ней один раз, десять минут, в течении которых она пять хваталась за маузер!

Я женился... женюсь не на ней, а на её дочери.

Эх, Рома, Рома! Яблочко от яблоньки...

Папенька!

Ромочка! Ну подумай сам – что ты видел в жизни? Кроме твоих нескончаемых книг, и резаных трупов? Ничего! Ты талантливый музыкант, без пяти минут дипломированный врач! Только сейчас перед тобой открывается мир!

Я выхлопочу тебе документы, и ты сможешь уехать из этой чёртовой страны и зажить, как приличествует нормальному человеку.

Я не желаю никуда уезжать.

Когда мне подменили сына? Когда?! Недели не прошло – и на тебе! Какой чёрт занёс тебя в эту проклятую театральную студию? Понаоткрывали, понимаешь, студий на нашу голову!

Не чёрт, а ангел.

Закажи мне гроб, Рома!

Ива-ан!!!

Что это?

Это они дрыхнут-с.

Дрыхнут-с?! Комиссарша с маузером будет с минуты на минуту! А они, видишь ли, дрыхнут! Разбудить немедля!!

Не велено-с.

Что-о-о?! Это кем же не велено-с?

Этим-с... как их-с... С кокнутым-с пенсне-с.

Ты пьян, собака?

Как можно-с. Они с приятелем-с и дамой-с пожаловали-с в отдельный кабинет-с.

За мной!

Джулия! Джулия!

Сон... и-ик!.. Страшный сон...

Не говорите.

Не понимаю, что происходит в нашем ресторане? Опять у тебя глаза на мокром месте, Джулинька. Я потому и привёл тебя сюда, зная, что сегодня утром здесь никого не будет. Что за комиссия? Что за суета?

Наверняка это моя мать с Кипарисовым..

А я так хотел спеть для тебя свою песню!.. И именно сегодня в день нашей свадьбы. Тихо!.. Идут. Да что за день такой, а? Пойдём на чердак. Там уютно и вино есть, только рояля нет. Зато топчан есть. Роскошный. Не бойся, любимая, никто не причинит тебе зла. Теперь у тебя есть надежный защитник.

Вот за тебя-то я и боюсь, Ромочка! Ты не знаешь мою мать. Она, если что, сразу стрелять начнет...

Помилуйте, дражайший Аполлон Илларионович! Кто вам очки втирает? Кто жутко свинячит? Мы? Ваши благодетели?

Какие еще благодетели?!

А я говорил – надо было у немцев остаться!

Последний раз спрашиваю: кто вы такие?!

А кто нас из Германии выписал, Аполлон Илларионович? Кто обещал европейский приём? Кто кому очки втирает?

Кто жутко свинячит?!

Это чёрт знает, что такое!

Это точно.

Втереть артисту очки легко. Даже, если это пенсне. Плюнуть в не застеклённый глаз просто. Но плевок этот... этот плевок...

... смывается только кровью.

Разуй глаза – прочти афишу. На!

Вот видите: «Гвоздь программы – сеанс магических и метафизических пророчеств мессира Волькинда». Завтра пол-Москвы будет в вашем ресторане! Выручка будет та-кая, какая вам в самом страшном сне не снилась! А вы нам – «кто вы такие? какие еще благодетели»!

Десяти минут не прошло, веришь, а он мне все нервы вымотал своими домогательствами!

Интересно, он танцует танго?

Позвольте... какой Волькинд? Какие пророчества? Я никого не выписывал, ни из какой Германии...

Опять двадцать пять! Он такой же владелец ресторана, как я ксёндз.

Эврика! Виктория! Разгадка! Друзья мои! Дражайший Аполлон Илларионович нисколько не свинячит и не втирает очки! Он сам ничегошеньки не знал! Не-знал! Не-знал! Не-знал!

Ба! Рошальский!

Моня?

Его рук дело!

Ай да Моня! ай да сукин кот! Экий фортель выкинул нашему симпатичнейшему и ни в чём не повинному Аполлону Илларионовичу!

Вас пригласил Рошальский?

А вы думали – папа римский?

Он пригласит – как же!

Да как же он... без моего ведома...

Разрешите вам все разъяснить, дражайший вы наш Аполлон Илларионович! Нет! Не могу, не могу произносить ваше имя-отчество без лингвистического удовлетворения! Аполлон Илларионович, мосье Рошальский, видя, что возглавляемая вами ресторация находится на грани закрытия по причине наседания на неё неуёмных орд комиссаров – делает ход конём. Узнав из газет, что наши магические пророчества пользуются в Германии, в том числе – пролетарской, небывалым успехом, собирают полные залы и приносят баснословные барыши, в том числе и политические – шлёт нам телеграмму-молнию. Мол, так и так, выручайте, горим, европейский приём гарантирую...

Простите... А откуда вы знаете мосье Рошальского?

Моню Рошальского?

Кто ж его не знает! Его всякая сволочь знает. Что у нас, что в Германии.

Он танцует танго.

Чего он только не делает! Однако, нос он всегда держит по ветру, уй-юй-юй как он держит нос по ветру! На чём я остановился?

На телеграмме-молнии.

Да! Мы получаем телеграмму, сворачиваем сеансы, фрахтуем люфтвафе, и – оп-ля! тру-ля-ля! Мы – у вас, симпатичнейший Аполлон Илларионович! В Москве! Каково?

Здорово!

Жаль одного, дражайший Аполлон Илларионович, что встреча наша оказалась, как преждевременные роды, и выкидыш мосье Рошальского, я имею ввиду наш сюрприз, не произвел на вас того впечатления, какой мог бы произвести.

Бедный Моня.

Какую кашу мы испортили ему своим маслом!

Какая каша... какой сюрприз... Нет, это чёрт знает, что такое!

Это точно.

Стопочку водочки, симпатичнейший Аполлон Илларионович? Половой!

Половой, стой!

Хм! Анисовая?

Двойной очистки-с.

Ещё!

Слушаю-с.

Еще!

Позвольте... о каких таких «метафизических» пророчествах идёт речь? Да за одно это контрреволюционное слово меня могут «вывести в расход».

Тебя следовало вывести в расход в 19-ом году, когда ты зерно воровал вагонами! Когда ты...

Атлет, не имейте этой вредной привычки быть нервным на работе. Он шутит, невиннейший Аполлон Илларионович.

Та кругленькая сумма, в которую обратилось ворованное вами зерно, как лежала, так и лежит на счету известного вам берлинского банка. Я проверял. И потом, кто говорит «метафизические»? Читайте внимательнее, симпатичнейший Аполлон Илларионович. Вот. «Сеанс магических и...

... ре-волюционных пророчеств»...

Рреволюционных! Вы понимаете? За такие пророчества не выводят в расход, за такие пророчества ставят на пьедестал! Да что пьедестал – на броневик! Ах, дражайший Аполлон Илларионович! Я вижу вас, как сейчас, на броневике в свете прожекторов на Манежной площади в окружении орд рукоплещущих комиссаров под проливным дождём золотых червонцев! И делегации, делегации, делегации с поклонами и слёзными просьбами вступить в партию!

А ты откажись! Откажись! Плюнь им в харю и откажись!

Какая партия, какой броневик, помилуйте...

Извиняюсь. Аплон Ларьёныч, там эта дама пожаловали, с маузером. И при ней хлыщ ейный... этот...

Кипарисов?

Точно так-с.

Всё. Я погиб. Где Рошальский?!

Да зачем вам Рошальский, дражайший Аполлон Илларионович...

Ваших гостей будем принимать мы!

Это не гости, господа, это страшные люди... Эта дама... вы не знаете эту даму...

Мадам Капулецкую?

Любку с маузером? Кто ж её не знает? Её всякая сволочь знает.

А что до товарища Кипарисова... Видал, видал этого индивидуума в кожаных штанах.

Вы... и Кипарисова знаете?

Достаточно одного беглого взгляда на эту, с позволения сказать, физиономию, чтобы понять, что перед тобой...

Выжига, лизоблюд, кокаинист и педераст!

Вот ты им и займёшься.

А я?

Стелла, ягодка, ты на сладкое, как всегда.

Нет ни малейших причин для беспокойства, дражайший Аполлон Илларионович! Мы, ваши друзья и благодетели, комиссию берём на себя. Ардалион, голубчик, проси, проси!

Эй, цимбалисты! На сцену – живо!

А мне, касатик, попить принеси.

Крови-с?

Крови, касатик, крови.

Ррреволюционное что-нибудь! И – сами, без граммофона, а то я вам головы поотгрызаю.

Что за клоуны? Я тебя спрашиваю, Монтекин? Из какого цирка?

Гражданин Монтекин, по-видимому, решил так: помирать – так с цирком.

Верно, товарищ Август. Садись. Почему цирк не значится в афише? Монтекин? Язык проглотил?

Товарищ Капулецкая! Смотрите! Изменения в программе! Вы почему, интересно, не предупредили комиссию, а? гражданин Монтекин?

«Революционные пророчества»... Ишь, что выдумал!

Шкуру спасает.

Верно, товарищ Август.

Кто над входом вывеску повесил «НАРОД СЕР», а, котра? Я тебе покажу «сер». Молчать! Спрашиваю прямо без обинЯков: из какого цирка товарищи клоуны?!

Шапито-перепито!

Что-о?

Что-что! Перепито – что!

Многоуважаемая мадам Капулецкая товарищ Люба!.. Прошу вас на пару слов. Тэт-а-тэт, как выражаются французские пролетарии.

Не хочу, чтоб нас слышал этот недорезанный буржуй.

Вы только посмотрите, товарищ Люба, в какие котрреволюционные штаны обрядил меня этот прихвостень капитализма. Меня – артиста-гегемониста и старого члена партии.

Вы член партии?

С 905-го года. Подпольная кличка «Гобой». Слыхали?

Нет.

Кого-кого, а меня это не удивляет. Зато там

... там моя кличка хорошо известна. Надеюсь, кличка «Коба» вам что-нибудь говорит?

Иосиф Висс...

Тс-с-с-с!

Вместе с товарищем Кобой и товарищем – рекомендую: партийная кличка «Атлет»...

... брали банк в Батуме. Так сказать, экспроприировали экспроприаторов. Атлет, что сказал товарищ Коба?

Коба сказал: Атлэт, а нэ пащекатат лы нам этых жырных барашкаф?

Что ответил ты, Атлет?

Я ответил: пащекатат, таварыщ Коба.

Что сказал Коба, когда мы вошли в банк?

Хха! Он сказал: Аван плэзыр! Прашу в сартыр!

Каков шутник, а? Когда я звоню ему, всегда спрашиваю: аван плезир, товарищ Коба?

А он?

Пасылает в сартыр таварыща Гобоя.

Товарищ Атлет, начинайте идти к товарищу Августу, чтоб он не заскучал... А сейчас, товарищ Люба, вы видите меня, артиста-гегемониста и члена с 905-го года в этом буржуйском борделе в контрреволюционных штанах. Кого-кого, а меня это не удивляет.

Даже если партия обрядит меня в красную юбку или женские панталоны, такие, знайте, с кружавчиками, и вот тут вот с оборочками, а вот тут с бахромой, я и в кружавчиках и в бахроме до последней капли крови буду служить мировой революции. А теперь перейдём к делу.

Ах, мой милый Августин! Я к тебе – без церемоний, как любовник к любовнику. Угощайся, милый.

Что это?

А то ты не знаешь. Подставляй ноготок, не ломайся.

Я спрошу вас, товарищ Люба, прямо, как член члена: доколе? До-ко-ле? Без обинЯков, прошу вас. Кстати, что это за обинЯки такие? А?

ОбинЯки?

Вот и я не знаю. Но подозреваю, что это какие-то буржуйские штучки-дрючки. Короче. Доколе этот недобиток Монтекин будет развращать пролетарские нравы?

Доколе он будет измываться над членами партии и артистами-гегемонистами? Короче. Как поступим с этим огрызком старого мира и с его растленным заведением? Ответьте мне прямо, без этих буржуйских обинЯков, как член члену.

К ногтю эту недобитую контру! И – на Соловки!

На перевоспитание.

Отлично!

А в заведении откроем роддом!

Роддом?!

Хорошо! Зажимай ноздреньку, милый, полетаем.

Что с тобой, товарищ Август?

Ой, да не обращайте вы на них внимания, товарищ Люба! Милые бранятся – только тешатся.

Ну как полёт, милый?

Что... эт-то?

Эт-то?

Перевоспитательное средство, Августин. Очень помогает при половых и классовых расстройствах.

Роддом – это хорошо. Однако вспомним, товарищ Люба, что говорил о месте ресторана в пролетарском искусстве наш вождь и учитель, безвременно почивший в бозе. Подпольная кличка «Ленин». Атлет!

Товагищи! Вы должны всей шкугой понять: в жизни тгудящихся масс – искусство гестогана – самое важное! Поэт недагом сказал: «Пголетагии всех стган магшигуют в гестоган»! Это всегьёз и надолго! Наша наипегвейшая задача – пгевгатить бугжуазное искусство гестогана в авангагд миговой геволюции!

А вы говорите – роддом. Не-ет, ресторан есть ресторан! Но программа его варьете должна быть ррреволюционной! Прошу к столу. Ну-с, гражданин Монтекин, кто там выходит первым на наш неподкупный комиссарский суд?

Кар... кор...

Говорящий ворон? Август, милый, ты наблюдаешь в афише говорящего ворона?

Н-не наблюдаю.

Кордебалет...

Корде-балет? Да как же у вас язык повернулся сказать этакое матерное для каждого революционера слово! Да что же это делается, товарищи? Попрошу историческую справку.

«Корде-балет». От французского слова «Корде».

В 1793-ем году авантюристка и шпионка Шарлота Корде кухонным кинжалом – как борова в корыте – закалывает выдающегося французского революционера Марата. На радостях бабы-аристократки пустились в похабный танец, во время которого всячески старались показать мужикам-аристократам самые интимные части своего тела, в русском языке именуемые «срамными». Тьфу, паскудство!

И такой корде-балет вы хотите показать товарищам комиссарам? Должен вам заметить, гражданин Монтекин, что вы не в буржуйском Париже, а в пролетарской Москве!

Здесь подобный похабный танец называется не «корде-балет», а «каплан-балет» - в честь подслеповатой авантюристки Фанни Каплан, столь неуклюже стрелявшей в вождя миговой революции.

Позвольте...

Молчать, сволочь! Ишь, что выдумал!

Я те покажу каплан-балет!

Многоуважаемая товарищ Люба! Я бы попросил вас не иметь этой вредной привычки быть нервной на работе. Тем более – на партийной.

Шлёпнуть его – мы всегда успеем.

Стоять!

О-о-о! Кого мы лицезреем! Самого Моню Рошальского – режиссёра ресторанного искусства!

До которого у нас с товарищем Гобоем имеется пара слов.

Тэт-а-тэт, как выражаются французские пролетарии.

Нет... и-ик!.. нет...

Да, Моня, да.

Это что за такие Есенин с Дунканшей? А?

Говорите, Моня, нам интересно быстро... Что?

Из какого ещё театра?

Вася и Дуся?

Поздравляю вас, Моня, соврамши!

Двойники из театра Вахтангова.

Ты знаешь, аферист, что такое бабский маузер?

Атлет, проинструктируй двойников и давай сюда! Живоо! Стелла! Оставь полового в покое! И захватите с собой этого байстрюка.

Зачем?

Оформите его в подтанцовку. До красавицы Гюльчатай. Идите, Моня, и репетируйте, как если бы вы были султан.

Басмач он, а не султан!

Ну что ж, товарищи, пора начинать! Не будем продолжать эту буржуйскую привычку тянуть кота за эти... обинЯки. Половой! По рюмочке пролетарской комиссарам! Двойной очистки! И икорки – в серебряной кадушке, обложенной снегом! Всё прочее – маринованные угри, сёмга, ростбиф с кровью – после перерыва в отдельный кабинет! И бутылочку Сен-Жюльена – лично для меня. Ну что ты смотришь на меня, как не родной, половой?

Слушаю-с.

Первым номером программы нашего р-революционного варьете...

Стоп! Стоп! Стоп! Никакого «нэ-нэ» и никаких «тыш! тыш!»

Выйдите, когда вас объявят! Уберите, говорю, зверя со сцены, не нервируйте товарища Августа! Кыш! Кыш! Кыш, ромалэ! Ну что ты будешь с ними делать? Вольные дети степей! Наголову разбили проклятых цыганских баронов и теперь так и рвутся в пляс, так и рвутся! Гражданин Монтекин, а вы что стоите, как бесприданница? Вы садитесь, садитесь. Пока вот на этот стульчик, а дальше – как карта ляжет.

Покажем этой лахудре с маузером кузькину мать. Пусть застрелится.

Товарищи! Граждане!

За авангард мирового ресторана! Итак, на революционной эстраде – Айседора Дункан и Сергей Есенин! Нью-Йорк – Багдад – Москва! Американская рабоче-крестьянская плясунья и бесшабашный советский поэт! Аплодисменты, товарищи!

Заводи, граммофонщики!

Труба белому движенью! Браво, Дуся!

Anguel! Anguel!

Ты сказала, что Саади

Целовал лишь только в грудь.

Подожди ты, бога ради,

Обучусь... когда-нибудь.

Tschort! Tschort!

Ты пропела: «За Евратом

Розы лучше смертных дев».

Если был бы я богатым,

То другой сложил напев».

Solotaja golova!

«Я б порезал розы эти.

Ведь одна отрада мне –

Чтобы не было на свете

Лучше милой Шагане».

Tschort prokliatij!

«И не мучь меня заветом,

У меня завета нет:

Коль родился я поэтом,

То целуюсь, как поэт».

Serguei Alexandrjvitsh! Lublu tibija!

Адьё! Адьё! Отдай моё бельё!

Браво Серёжа! Свободу Айседоре Дункан!

Сергей Александрович! Как Нью-Йорк? Как заграница?

Заграница – дрянь. Нью-Йорк – мразь. Понравилась только обезьяна у одного банкира. В шелковой пижаме ходит, стерва, сигары курит и к горничной пристаёт.

Вот он – звериный оскал капитаклизма!

Сергей Александрович, голубчик, а прочитайте-ка нам что-нибудь наше советское, эссесерское!

«Сказка о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве». А ты, Дуська, танцуй! «Барыню» танцуй!

Цимбалисты – не зевай!

Пастушонку Пете

Трудно жить на свете.

Тонкой хворостиной

Управлять скотиной.

Если бы корова

Понимала слово,

То жилось бы Пете

Лучше нет на свете.

Но коровы в спуске

На траве у леса,

Говоря по-русски

Смыслят ни бельмеса.

Им бы лишь мычалось,

Да трава качалась, –

Трудно жить на свете

Пастушонку Пете.

Мыслит Петя с жаром:

То ли дело в мире

Жил он комиссаром

На своей квартире.

Знал бы он все сроки,

Был бы всех речистей,

Собирал оброки,

Да дороги чистил.

И приснился Пете

Страшный сон на свете.

Всё доступно в мире, –

Петя комиссаром

На своей квартире

С толстым самоваром.

Чай, конечно, сладок,

А с вареньем – дважды.

Но блюсти порядок

Может – да не каждый.

Наш народ ведь голый,

Что ни день то с требой, –

То построй им школу,

То давай им хлеба.

Ну а где же Пете?

Он же пас скотину.

Понимал на свете

Только хворостину.

А народ суровый

В ропоте и гаме

Хуже, чем коровы,

Хуже и упрямей.

С этаким товаром

Дрянь быть комиссаром.

Взяли раз Петрушу

За живот, за душу,

Бросили в коляску

Да как дали таску!..

Тут проснулся Петя!

Сладко жить на свете!

Петя с кротким словом

Говорит коровам:

«Не хочу и даром

Быть я комиссаром.

Тяжело на свете

Быть для всех примером»...

But ti lutshe Petja

Ranshe pionierom!

Малышам в острастку

В мокрый день осенний

Написал ту сказку

Я – Сергей Есенин.

Браво, Сергей Александрович, браво! Так и хочется, как сказал поэт в другой сказке, «задрав штаны, бежать за комсомолом»!

Иль без штанов – за пионером? А, товарищ Август?

Следующим номером программы нашего революционного...

Ну нет управы на этих ромалэ!

Да, ещё прихрамывает их революционная дисциплина. Кстати, вам вопрос-загадка, товарищ Люба: один из цыган – член партии. Догадайтесь кто? А сейчас на эстраде – освободившийся от цепей гарема голос Востока! Красавица-газель Гюльчатай! В сопровождении покорённого ею басмача-султана Моняхмуда-аль-Рошаля! Аплодисменты, товарищи! Овации, господа!

Не зевай, граммофонщики!

Мы жаждем тебя, о поющий фонтан Востока!

Мои глаза

Фирюза-бирюза

Цветы счастья.

Взгляни. Пойми.

Хочешь? Сними

С ног запястья...

Кто знает толк,

Тот жёлтый шёлк

Свивает с синим.

Ай, и мы вдвоём

Хочешь – совсем

И скинем.

Душна чадра,

У шатра до утра

В мушкале росистой

Поцелуй твой ждала,

Как мушкала

Ай душистый...

Придёт черёд,

Вот солнце зайдёт

За Трах-горою,

Свои глаза

Фирюза-бирюза

Хочешь? – закрою.

Браво! Да здравствует свободные женщины Востока! А также Запада, Севера и Юга! Браво, Гюльчатай! В хвост и в гриву – басмача Моняхмуда-аль-Рошаля!

Товарищ Люба, вы, как женщина, и вы, товарищ Август, – тоже, можете гораздо тоньше оценить этот номер, чем я, грубый мужчина, хоть и артист-гегемонист. Что я вижу в ваших пронзительных глазах, товарищ Люба? Тень сомнения? Конечно, номерок сыроват, кое-что надо будет убрать, кое-где подтянуть, кой-кому вставить. Но и вы, товарищи, войдите в положение Гюльчатай. Мать двенадцати детей, а теперь ещё и жена четырёх мужей, надо же что-то класть на шербет с орешками. Благо, гражданин Монтекин вошёл в положение...

Каких четырёх мужей?

Поделенных поровну между всеми женщинами. Чтоб, значит, без обид, по-пролетарски. Теперь крути, чем хочешь, а прокорми! Да что мы всё о грустном, товарищ Люба! Всё, что надо, исправим: уберём, подтянем и вставим! А сейчас продолжим нашу программу! На эстраде – ох, как же они рвутся в пляс! – беспризорные дети степей и городов – товарищи цыгане!

Ай-нэ-нэ, ромалэ! Тыш-тыш-тыш, чавалэ! Эх, раз! Д-ещё раз!

Стол-с накрыт-с.

Благодарю, любезный! Благодарю и от-благодарю! Попрошу комиссию в отдельный кабинет! Вторая часть программы – после закуски! Ни-ни-ни-какие возражения не принимаются! Атлет, проводи!

Стелла! Моню сюда – живо!

А вас гражданин Монтекин, попрошу задержаться.

Ну-с, симпатичнейший Аполлон Илларионович, верите, что мы приструним эту лахудру с маузером?

Верю.

Верите, что никакие комиссии в ближайшее время вам угрожать не будут?

Верю.

Чудненько.

Уверен, что ещё что-то свербит вашу душу, не так ли, Аполлон Илларионович? А душа – не пузо, ее так просто не почешешь. Надеюсь, присутствие проходимца Рошальского вас не смущает? Итак. Ваш сын Роман Аполлонович...

...полюбил девицу...

... дочь комиссарши Капулецкой. Продолжайте.

И собирается на ней жениться...

Уже.

Что уже?

Женился уже.

Как женился?!

Как-как! Заплатил два рубля и получил квитанцию со штампом «Уплочено».

Ужас!

Квитанция что? – тьфу коту на хвост. Но если завтра в два часа пополудни они обвенчаются...

Ни за что! Ни за что!

Что ты икаешь, собака?!

Я дико и-ик!-звиняюсь.

Перестать немедля! Немедля!!

Он не может. Он наказан. Ну зачем ты свинячил, Моня? Зачем ты очки втирал?

Хотите, чтоб мы расстроили завтрашнее венчание?

Я готов заплатить за это любые деньги! Любые!

Ваша беда в том, господин Монтекин, что деньги нас не интересуют.

А что - что вас интересует?

Мы пойдём другим путём, как сказал ваш картавый. Подпишем договорчики. Вы и мосье Рошальский. У него тоже свербит душа за икоту. Или вы, Моня, предпочитаете икать все оставшиеся вам два года?

Не предпочи-ик!-таю.

Чудненько!

А что это за договорчики?

Шутка нашего друга – мессира Волькинда. В обмен на наши услуги вы уступите ему ваши душеньки.

Чтоб они у вас больше не свербили!

Шутить изволите?

Отчего же? Прошу ознакомиться. Он большой шутник, наш мессир. Коллекционер, понимаете? Но – с придурью. Кто деньги коллекционирует, как вы, например, кто карточки порнографические, как Кипарисов, а наш дорогой друг – договорчики. А как для милого дружка не вытащить серёжку из ушка? Подписываете?

Он что же – дьявол?

Дьявол, дьявол!

Правда, без рогов, копыт и хвоста! А так вылитый вельзевул! И глаза разноцветные. Говорю же, коллекционер с придурью. Подписываете? Моня?

Под-ик!-пис-аю.

Это лишнее. А вот здесь распишитесь. А вы – здесь.

Кровью.

Кровью? А что! Это мысль! Позабавим милого дружка! И за пером ходить не надо.

Это как же, позвольте, кровью?

Это как дважды два. Правда, Моня?

Достаточно первой буквы. ЭМ – сюда, а ЭР – сюда... Ну вот и всё! Оп-ля – тру-ля-ля!

Только не увлекайтесь, девушка, не увлекайтесь!

Уверяю вас, господа, вы не проиграли.

Спасибо, ягодка. А не обмыть ли нам нашу обоюдовыгодную сделку, господа? Вы – водочкой, а я – Сен-Жюльеном! Мне сдаётся, Моня, что вы перестали икать.

Что? Разве это не доказательство, драгоценнейший Аполлон Илларионович? Поторопимся, господа! Атлет наверняка рассказывает комиссарше и её хлыщу уморительный анекдот о том, как Либнехт Карл у Цеткин Клары – догадайтесь что?

Украл коллары.

Вы оживаете, Моня! Но дикцию следует подправить. За мной, господа! Уверяю вас, вы обхохочитесь!

Кто эти люди, Рома?

Не знаю. Папенька всегда был неразборчив в знакомствах, привечал каких-то проходимцев, но чтоб расписываться кровью... Странные шутки.

Они хотят нас разлучить, Рома. Твой папенька, моя мать, эти люди... Но я не буду жить без тебя, не буду! не буду!

Успокойся, родная... Жаль, что моя маменька не дожила до этого дня. Она была бы очень счастлива за меня. И очень переживала бы за тебя.

Почему?

Потому что была замечательной. Это она усадила меня за рояль, но мечтала, чтоб ее сын стал врачом. И я рад, что через месяц её мечта осуществится. И тогда – вон из Москвы! Вон! Поедем на родину моей маменьки - в «пленительный город загадок». Я буду лечить людей, а ты пойдёшь учиться. Ты очень талантлива, Джулия, и будешь блистать на сцене, верь мне. А я буду рукоплескать тебе, сидя в первом ряду.

Господи, как мне хорошо с тобой! Но почему у меня такие нехорошие предчувствия?

А не надо было подслушивать – вот почему! Я очень огорчён, что папенькины проходимцы тебя расстроили, и теперь ты вряд ли настроишься на песню, которую я для тебя написал.

Неправда! Я всегда настроена на тебя. И для тебя, как этот рояль. Он и в самом деле хорош?

Он великолепен, как ты.

Тогда – к инструменту, мой прекрасный муж! Нет-нет! Не ко мне, а к роялю.

Песня не очень весёлая, но... надеюсь, тебе понравится.

Не плачь, душа, молчи!

Пусть канет всё в ночи!

Но нити той полёт,

Что протяну я между мной и нею,

К любимой путь найдёт

И не умрёт.

Да, канет всё в ночи!

Но сердце свет прольёт,

Звук милых чистых уст, расставшись с нею,

В тиши меня найдёт

И не умрёт.

Да, канет всё в ночи,

Но в прах не перейдёт

Души обет, что с преданностью всею

Мне ангел милый шлёт, -

Нет, не умрёт!

Не плачь, душа, молчи!

Пусть канет всё в ночи!

Любовь не перейдёт.

Живущая меж небом и землею,

Она сердца найдёт

И не умрет.

Нет, не умрёт!..

Что с тобой? Почему ты плачешь, любимая?

Это не я плачу, это душа моя плачет. Поклянись, что ты никогда не оставишь меня! Никогда!

Клянусь, что никогда тебя не оставлю. Никогда.

Что с нами будет, Рома?

... Где-то тут были карты...

Я, конечно, не цыганка, барышня, но если вы настаиваете, я могу попробовать... Вы у нас какая дама? Бубновая или червовая?

Рома...

Я думал, вы мою песенку похвалите, а раз вы с меня клятвы требуйте и пророчествовать заставляете...

Рома...

Пойдёмте-ка лучше целоваться, женушка. Вы созданы для нежных поцелуев!

Рома!..

Загрызу, загрызу, загрызу...